Неточные совпадения
Подсмотри в щелку и узнай все, и
глаза какие: черные или нет, и сию же
минуту возвращайся назад, слышишь?
Хлестаков, городничий и Добчинский. Городничий, вошед, останавливается. Оба в испуге смотрят несколько
минут один на другого, выпучив
глаза.
Минуты этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи в силах оторвать
глаза от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась в этом взоре, и тайна эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
И вот вожделенная
минута наступила. В одно прекрасное утро, созвавши будочников, он привел их к берегу реки, отмерил шагами пространство, указал
глазами на течение и ясным голосом произнес...
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в
глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость, в этом, как ему казалось в первую
минуту, не могло быть никакого сомнения.
Первое время, вместо спокойствия и отдыха, попав на эти страшные, с ее точки зрения, бедствия, Дарья Александровна была в отчаянии: хлопотала изо всех сил, чувствовала безвыходность положения и каждую
минуту удерживала слезы, навертывавшиеся ей на
глаза.
В эту
минуту Вронский в
глазах Сергея Ивановича был важный деятель для великого дела, и Кознышев считал своим долгом поощрить его и одобрить. Он подошел к нему.
В ту
минуту, как она поровнялась с серединой лестницы, он поднял
глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и испуганное.
— Не может быть! — широко открыв
глаза, сказала Долли. Для нее это было одно из тех открытий, следствия и выводы которых так огромны, что в первую
минуту только чувствуется, что сообразить всего нельзя, но что об этом много и много придется думать.
Пока священник читал отходную, умирающий не показывал никаких признаков жизни;
глаза были закрыты. Левин, Кити и Марья Николаевна стояли у постели. Молитва еще не была дочтена священником, как умирающий потянулся, вздохнул и открыл
глаза. Священник, окончив молитву, приложил к холодному лбу крест, потом медленно завернул его в епитрахиль и, постояв еще молча
минуты две, дотронулся до похолодевшей и бескровной огромной руки.
Кити была в особенности рада случаю побыть с
глазу на
глаз с мужем, потому что она заметила, как тень огорчения пробежала на его так живо всё отражающем лице в ту
минуту, как он вошел на террасу и спросил, о чем говорили, и ему не ответили.
Я вперед всё расскажу, — и злой свет зажегся в ее за
минуту пред этим нежных
глазах.
Все нашли, что мы говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал. С этой
минуты мы отличили в толпе друг друга. Мы часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда, посмотрев значительно друг другу в
глаза, как делали римские авгуры, [Авгуры — жрецы-гадатели в Древнем Риме.] по словам Цицерона, мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились, довольные своим вечером.
Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей
минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мы приехали, он в первый раз поднял на меня
глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.
В эту
минуту он поднял
глаза — я стоял в дверях против него; он ужасно покраснел. Я подошел к нему и сказал медленно и внятно...
Я взял со стола, как теперь помню, червонного туза и бросил кверху: дыхание у всех остановилось; все
глаза, выражая страх и какое-то неопределенное любопытство, бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща на воздухе, опускался медленно; в ту
минуту, как он коснулся стола, Вулич спустил курок… осечка!
Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа — дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи, поставив в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять
минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке все вертелся мальчик с белыми
глазами.
В эту
минуту я встретил ее
глаза: в них бегали слезы; рука ее, опираясь на мою, дрожала; щеки пылали; ей было жаль меня! Сострадание — чувство, которому покоряются так легко все женщины, — впустило свои когти в ее неопытное сердце. Во все время прогулки она была рассеянна, ни с кем не кокетничала, — а это великий признак!
При этом испуг в открытых, остановившихся устах, на
глазах слезы — все это в ней было так мило, что герой наш глядел на нее несколько
минут, не обращая никакого внимания на происшедшую кутерьму между лошадьми и кучерами.
В продолжение этого времени он имел удовольствие испытать приятные
минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане все уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки да разный сор, когда человек не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью на месте, видит из окна проходящих плетущихся людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то глупым любопытством поднимающих
глаза, чтобы, взглянув на него, опять продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение духа бедного неедущего путешественника.
Когда услышал Чичиков, от слова до слова, все дело и увидел, что из-за одного слова ты произошла такая история, он оторопел. Несколько
минут смотрел пристально в
глаза Тентетникова и заключил: «Да он просто круглый дурак!»
Герой наш поворотился в ту ж
минуту к губернаторше и уже готов был отпустить ей ответ, вероятно ничем не хуже тех, какие отпускают в модных повестях Звонские, Линские, Лидины, Гремины и всякие ловкие военные люди, как, невзначай поднявши
глаза, остановился вдруг, будто оглушенный ударом.
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным вы никому не давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько
минут он смотрел в
глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
Старик тыкнул пальцем в другой угол комнаты. Чичиков и Манилов отправились к Ивану Антоновичу. Иван Антонович уже запустил один
глаз назад и оглянул их искоса, но в ту же
минуту погрузился еще внимательнее в писание.
В ту ж
минуту приказываю заложить коляску: кучер Андрюшка спрашивает меня, куда ехать, а я ничего не могу и говорить, гляжу просто ему в
глаза, как дура; я думаю, что он подумал, что я сумасшедшая.
Вошедши в зал, Чичиков должен был на
минуту зажмурить
глаза, потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный.
Однообразный и безумный,
Как вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь шумный;
Чета мелькает за четой.
К
минуте мщенья приближаясь,
Онегин, втайне усмехаясь,
Подходит к Ольге. Быстро с ней
Вертится около гостей,
Потом на стул ее сажает,
Заводит речь о том, о сем;
Спустя
минуты две потом
Вновь с нею вальс он продолжает;
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным
глазам.
Володя, Ивины, молодой князь, я, мы все были влюблены в Сонечку и, стоя на лестнице, провожали ее
глазами. Кому в особенности кивнула она головкой, я не знаю, но в ту
минуту я твердо был убежден, что это сделано было для меня.
Несмотря на это, на меня часто находили
минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия на земле для человека с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми
глазами, как я; я просил бога сделать чудо — превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь в будущем, я все отдал бы за красивое лицо.
Поверяя богу в теплой молитве свои чувства, она искала и находила утешение; но иногда, в
минуты слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала себе на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на нее свои желтые
глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська начинала жалобно выть, она старалась успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».
Когда я услыхал этот голос, увидал ее дрожащие губы и
глаза, полные слез, я забыл про все и мне так стало грустно, больно и страшно, что хотелось бы лучше убежать, чем прощаться с нею. Я понял в эту
минуту, что, обнимая отца, она уже прощалась с нами.
Он кинул на счеты три тысячи и с
минуту молчал, посматривая то на счеты, то в
глаза папа, с таким выражением: «Вы сами видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем, коли его теперь продавать, вы сами изволите знать…»
Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься наверх, в классную, смотришь — Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и в такие
минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубые полузакрытые
глаза смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем.
И
глаза ее вдруг наполнились слезами; быстро она схватила платок, шитый шелками, набросила себе на лицо его, и он в
минуту стал весь влажен; и долго сидела, забросив назад свою прекрасную голову, сжав белоснежными зубами свою прекрасную нижнюю губу, — как бы внезапно почувствовав какое укушение ядовитого гада, — и не снимая с лица платка, чтобы он не видел ее сокрушительной грусти.
Бешеную негу и упоенье он видел в битве: что-то пиршественное зрелось ему в те
минуты, когда разгорится у человека голова, в
глазах все мелькает и мешается, летят головы, с громом падают на землю кони, а он несется, как пьяный, в свисте пуль в сабельном блеске, и наносит всем удары, и не слышит нанесенных.
Она все сидела в головах милых сыновей своих, ни на
минуту не сводила с них
глаз и не думала о сне.
В ту же
минуту дернуло меня, сознаюсь, посмотреть на пустую корзину, и так мне вошло в
глаза, будто из прутьев поползли почки; лопнули эти почки, брызнуло по корзине листом и пропало.
Бережно, но со смехом, сам потрясенный и удивленный тем, что наступила невыразимая, не доступная никому драгоценная
минута, Грэй поднял за подбородок вверх это давно-давно пригрезившееся лицо, и
глаза девушки наконец ясно раскрылись.
— Ишь лохмотьев каких набрал и спит с ними, ровно с кладом… — И Настасья закатилась своим болезненно-нервическим смехом. Мигом сунул он все под шинель и пристально впился в нее
глазами. Хоть и очень мало мог он в ту
минуту вполне толково сообразить, но чувствовал, что с человеком не так обращаться будут, когда придут его брать. «Но… полиция?»
Волосы у нее были темно-русые, немного светлей, чем у брата;
глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда,
минутами, необыкновенно добрые.
Через
минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечку и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на
глазах… Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро отвернулся и сел на стул к столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату.
Беспокойный бред охватывал ее более и более. Порой она вздрагивала, обводила кругом
глазами, узнавала всех на
минуту; но тотчас же сознание снова сменялось бредом. Она хрипло и трудно дышала, что-то как будто клокотало в горле.
Раскольников опустился на стул, но не спускал
глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба с
минуту смотрели друг на друга и ждали. Принесли воды.
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его идущего по другой стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув
глаза в землю и как бы что-то обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое время шел сзади; наконец поравнялся с ним и заглянул ему сбоку в лицо. Тот тотчас же заметил его, быстро оглядел, но опять опустил
глаза, и так шли они с
минуту, один подле другого и не говоря ни слова.
Прошло
минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней,
глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В
глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта
минута…
Тихим, ослабевшим шагом, с дрожащими коленами и как бы ужасно озябший, воротился Раскольников назад и поднялся в свою каморку. Он снял и положил фуражку на стол и
минут десять стоял подле, неподвижно. Затем в бессилии лег на диван и болезненно, с слабым стоном, протянулся на нем;
глаза его были закрыты. Так пролежал он с полчаса.
Тысячу бы рублей в ту
минуту я дал, своих собственных, чтобы только на вас в свои
глаза посмотреть: как вы тогда сто шагов с мещанинишкой рядом шли, после того как он вам «убийцу» в
глаза сказал, и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели!..
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к столу, подождал с
минуту, — все это время не спуская с него
глаз, — и тихо, без шуму, сел на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на полу, а обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок.
Дуня подняла револьвер и, мертво-бледная, с побелевшею, дрожавшею нижнею губкой, с сверкающими, как огонь, большими черными
глазами, смотрела на него, решившись, измеряя и выжидая первого движения с его стороны. Никогда еще он не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из
глаз ее в ту
минуту, когда она поднимала револьвер, точно обжег его, и сердце его с болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он остановился и тихо засмеялся...